Месяц тому назад, 5 ноября 2013 года, случилось неожиданное.

Два соавтора – один из самых оригинальных современных культурологов, философ Михаил Эпштейн и замечательный стилист, прозаик Сергей Юрьенен объявили день открытых дверей.

В годовщину выхода томика двойной автобиографии, совместно созданной по методу пары других напарников – Брокгауза и Ефрона (Энциклопедия юности. USA: Franc-Tireur, 2009) всем было позволено на ней жениться. То есть скачать и насладиться.

«Теперь, в годовщину выхода книги, мы открываем ее на 5 дней для бесплатного доступа». — Так написал в своем ЖЖ философ Михаил Эпштейн.

Прозаик, естественно, был резче и решительней: «Можно скачивать БЕСПЛАТНО до десятого».

Через неделю часы счастья, как и было заранее объявлено, остановились, и счетчик показал совсем уже невероятное.

Верстка, пдф-файл скачан 300 раз. Это в среднем 60 копий в сутки. Столько экземпляров самого горячего бестселлера в день не уходит с прилавка магазина «Москва», что посреди Тверской. Успех? Несомненно. Получается, что не в одной отдельно взятой стране, а на всей, людьми населенной плоскости суши, с частотою не меньше двух с половиной раз в час в головах людей разнообразных профессий, наклонностей и возрастов, возникает прекрасный своею праздностью вопрос, а как же они устроены, философ и прозаик?

Лично мне показалось, что необыкновенно. И эта отдельно взятая реакция, среди всех прочих, мне кажется достойной интереса и справедливого, быть может, удивления, по той простой смешной причине, что я и сам вполне себе прозаик. А даже в известном смысле едва ли не философ. И тем не менее, чувства, испытанные мной при чтении устроенного по квадратно-гнездовой системе смыслополя юности моих прямых предшественников, поколения буквально ближайшего плеча и вытянутой руки, ничем не отличались от тех позорных, что мучали героя великого советского романа Николая Кавалерова. Гениально предугаданного Ю. К. Олешей за целую пятилетку до Л-Ф. Селина, нашего собственного русского Бардамю. Зависть! Именно она, самая острая и неизбывная. Зависть.

И что же тому причиной? Другое тесто. Люди одного со мной поля, одного со мной культурного замеса и социального закваса, просто вступившие на ту же самую общую лестницу всего лишь одной ступенькой десятилетия раньше, оказывается, совсем иные. Принципиально. Да. И пусть в разделе буквы «М» энциклопедии от «Э» и «Ю» нет главного слова моей юности – «музыка». Но я точно знаю, уверен после прочтения совместного труда от корки и до корки, что по утрам соавторы, – и «Э», и «Ю», как каждый по отдельности, так и совместно, – одновременно, где бы ни были, поют.

Потому что им не стыдно. Не стыдно своих мыслей, не стыдно своих чувств, желаний и надежд. Ни прошлых, ни будущих, ни настоящих. Они уверены, нет, просто убеждены в своей правоте и целесообразности. Как тут не заплакать? Не покоситься с горечью на собственные локти?

Они все помнят! И все рассказывают. И не хотят забыть. Утопить, вытеснить, похерить все то, что накопилось в голове с пяти, десяти, пятнадцати и далее со всеми остановками. «А», «Б» и «В» с беззвездным и безвоздушным тупиком в «Я». Забило мозг. Измучило. Фантастика!

Нет, я наврал, конечно. Никакой «музыки» в раздела буквы «М» моего поколения не может быть. Как и самой энциклопедии. А вместе с ней и буквы, раскоряченной как ноги наркома Кагановича.

Потому что вместо смыслополя у нас, следующих за ними буквально и фигурально затылок в затылок, совсем другая безбрежность и бескрайность – нелепоморе. У тех, кто хотел стать коммунистом, а сделался коммивояжером. Хотел стать буржуа, а вышел в функционеры какой-нибудь России. На «Е» или на «С». Мечтал о счастье, а получил наличные. Грезил деньгами, а поимел набор духовных скреп. Какое еще чудо и непрерывность местомигов?

Мы, поколение двух революций конца столетия, хотим и требуем, чтобы наше прошлое было удалено как злокачественное образование, угрожающее существованию и нас самих, и нашего потомства. Мы живем, мы свыклись уже давно с неизбежностью этой меморектомии. Решительно. Фатально. И вдруг такой шик.

Два полноценных человека. Сергей и Михаил. С настоящим, будущим. И главное, прошлым. И все это в неразрывном единстве, в связи, переплетении, соединении и сосуществовании, как и положено живым, живущим и намеревающимся жить. С целью и смыслом, что не менялись никогда, с верой, которая всегда была тверда. Вот ведь как может быть!

Эпштейн: Уже в ранней юности, если не в позднем отрочестве, я определил себя как абсолютиста – вопреки релятивизму и скептицизму. Это означало, что есть нечто высшее, к чему стоит стремиться.

Юрьенен: Внутри этого абсолютизма был и другой – я мечтал (и продолжаю, кстати) об абсолютном произведении. Так я понимал обращенный ко мне — как юному — завет Федора Михайловича возвыситься духом: «Формулируйте ваш идеал!»

Да уж, действительно, мимо полуживых и полумертвых авторы диаграфии прошумели, как ветка, полная цветов и листьев. Как недоступная и цельная Валя Бабичева мимо распадающегося и исчезающего на глазах Коли Кавалерова. Зависть. Острое чувство. Они останутся. А мы обречены. Тоже как бы писатели, тоже как бы философы.
Увы.

Но вот в этом прискорбном состоянии собственного унижения и чужого возвышения, так хорошо и точно описанной великим предшественниками Ю. К. Олешей и Л.-Ф. Селином, меня необыкновенно радует не что-нибудь, а круглая цифра. Именно она.

Триста скачиваний за неделю электронной версии книги двух авторов «Энциклопедия юности». Три сотни человек не в одной отдельно взятой стране, а на всей, людьми населенной плоскости суши. Озабоченных праздным и при этом вечным, а потому чудесным, животрепещущим вопросом, – а как же они устроены, философ и прозаик, – узнают это, например, не от меня, эпохой забракованного. А от ее избранников Сергея Юрьенена и Михаила Эпштейна. Что дает шанс.

И мне, и всем подобным, которых угораздило родиться не там и не тогда. Примазаться. Нам, по причине отсечки памяти лишенных самой возможности испортить дело своими собственными воспоминаниями, энциклопедиями и тезаурусами. Не то чтобы выдать чужое за свое, а в естественной пустоте просто надеяться на благословенный механизм работы аналогии и сходства. На то, что читатель додумает и распространит и на нас то частное, что не стало и не могло стать общим. Родовым. И цельность, и веру, и отсутствие стыда за жизнь, поступки и дела. Как вот у «Э», как вот у «Ю».

И это… Это было бы cool, – как справедливо замечает Сергей Юрьенен. Совсем, впрочем, по другому поводу.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>